Клуб любителей английского языка

Я предпочитаю читать книги англоговорящих авторов на языке оригинала и по возможности стараюсь избегать знакомства с произведением по его переводу. Почему? Дело в том, что в случае качественно выполненного перевода, к которому переводчик подошел творчески и с душой, я в роли читателя как бы теряю связь с автором, образ которого затмевается образом переводчика. А при чтении перевода, напоминающего подстрочник, восприятие русского текста замутняется английскими фразами или грамматическими конструкциями, "просвечивающими" через язык перевода.

Так существует ли такой феномен, как адекватный художественный перевод без потерь и приращений смысла и без введения в текст оригинала отсутствующих там коннотаций? И если существует, то где: в реальности или лишь в сознании переводчиков в виде идеала, к которому следует стремиться?

В поисках ответов на волнующие меня вопросы я прочитала много литературы. Я познакомилась с трудами известных ученых-переводоведов - таких как А.В. Федоров, Я.И. Рецкер и многих других. Но самое большое впечатление на меня произвела короткая статья практиковавшего более полувека назад переводчика Б.А. Грифцова, опубликованная в журнале "Вопросы языкознания" (№ 5 за 1952 год), которую я и позволю себе процитировать в этой заметке.

"Все пособия по переводческой работе приводят аксиому: переводчик прежде всего обязан проникнуться духом подлинника. Что можно возразить против этой аксиомы? Ее надо твердо усвоить. Может быть, ее одной достаточно для переводчика, обязанного отречься от своих желаний, вкусов, тенденций, обязанного покориться чужому стилю и всецело проникнуться им?"

Принято считать, что переводчик - это тень. Другими словами, переводчик - это человек, отказавшийся от собственного языкового "я" с тем, чтобы максимально полно и точно передать слова автора. Но к чему может привести подобное самоотречение и так уж ли благотворно оно влияет на результат? Б.А. Грифцов усмотрел в этом значительную проблему:

"Всякий, кому приходится иметь много дела с переводами, скоро замечает, что переводческий язык часто представляет собой своеобразный "жаргон", притом весьма обособленный. Сами переводчики пользуются им, только переводя. Иногда попадает в руки частное письмо кого-нибудь из них, и с изумлением видишь, что в своей личной жизни, - в торопливом письме, в небрежном разговоре - он расставляет слова естественно, выразительно, его фраза легка и убедительна. Но достаточно плохому переводчику взяться за иностранную книгу, чтобы потерять всякую активность; он попадает в плен к отдельным словам и, покорно и уныло их переписывая, создает, как будто против своей воли, болезненный, омертвевший нарост на живой ткани языка. Пропадает синтагма, пропадает интонация, нет и следа благозвучия, остаются только слова в их общих, "словарных" значениях. Как ни мало похожи друг на друга те люди, которые часто без достаточных знаний привлекаются к переводческому делу, они все пользуются одинаковыми ходульными образами, у всех - те же бесцельные звуковые повторы, та же, как будто назло кому-то созданная какофония, то же смешение грамматики двух языков, морфологически совершенно разных."

Как же так происходит, что человек становится пленником отдельных слов, теряя связь с общей картиной? Вот ответ Б.А. Грифцова:

"Многозначность слова таит в себе безграничное число ловушек. Иностранное слово психологически воспримается нами иначе, чем родное. Успех перевода зависит от того, верно ли понят текст при первом же соприкосновении с ним. Никогда не будет хорошим переводчиком тот, кто стряпает фразу, арифметически складывая ее составные элементы и каждую минуту обращаясь за справкой к словарю (безразлично, лежит ли этот словарь перед ним на столе или - не менее застывший - образовался у него в мозгу). Этот словарь обычно дает несколько значений. Какое из них выбрать? Основное? Но у слова есть несколько основных значений. Трудность переводческого дела в том, что писатель видит вещи и затем их обозначает словом, переводчик же видит слова, за которыми обязан восстановить вещи. Значение, которое первым приходит ему на ум, может оказаться случайным. Для переводчика, когда-то вполне овладевшего иностранным языком, но теперь мало на нем читающего, чужое слово длительно ассоциируется с немногими родными словами, а иногда - только с одним. Это одно слово, охватывающее лишь ничтожную часть области, принадлежащей слову чужому, прежде всего приходит на ум и прочнее всего держится. Между тем, за это время иностранное слово могло далеко уйти от этого значения. Бывают обратные случаи: слово прочно закрепило за собой новое значение, за которым едва брезжит уже отдаленное живое значение."

Получается, все предпосылки стать хорошим переводчиком есть у того, кто видит смысл текста целиком, а не как сумму смыслов составляющих его лексических единиц. Кроме того, переводчику необыкновенно важно саморазвитие, которое не позволит его языку стоять на месте и костенеть. Тех же, кто не придерживается этих принципов, подстерегает еще одна ловушка:

"Для переводчика, который, механически понимая свою задачу, переводит вместо языковых комплексов лишь разрозненные их части и верит в незыблемую статичность языка, ничто так не опасно, как слова, одновременно живущие в нескольких языках - интернациональная лексика и собственно заимствования. Обычно бывает так: переходя в чужой язык, иностранное слово затвердевает, как термин, лишь в одном из своих значений, в то время как у себя на родине оно накопило уже несколько новых значений и продолжает накапливать еще и еще. Больше того: заимствованное слово может закрепиться в таком значении, которого оно никогда и не имело в том языке, из которого оно заимствовано."

В качестве основных задач переводчика художественной прозы Б.А. Грифцов называет следующие:

"1) заботливый отбор слов, передача не только общего значения слова, но и его оттенка, его социальной или специальной окраски; 2) отказ от уклончивости, половинчатости, приблизительности, точность и безбоязненная прямота перевода; 3) построение выразительной и ясной фразы, а там, где это соответствует оригиналу, - сохранение ее умышленной разорванности, ее экспрессивных срывов, ее динамической непоследовательности."

Так кого же можно считать овладевшим искусством художественного перевода в полной мере? Думается, того, кто научился находить золотую середину между выпячиванием своего "я" на первый план в произведении и попыткой растворить его в "я" личности автора. Идеальный перевод представляется мне балансированием на грани между присутствием переводчика в произведении в виде проводника и в то же время отсутствием в нем видимых потуг по поиску передачи отдельных лексем или грамматических конструкций. Чтение текста должно оставаться диалогом читателя с автором - на мой взгляд, это и есть основной показатель того, что переводчик в полной мере овладел искусством художественного перевода.

А как думаете вы?